Поэму “Москва – Петушки” Вен. Ерофеев написал после “Благовествования” (1962), воскрешавшего традицию Ницше как автора книги “Так говорил Заратустра”, а за поэмой последовало эссе “Василий Розанов глазами эксцентрика” (1973), в котором автор поведал о перевороте, произведенном в его сознании “русским Ницше”. Немецкого и русского мыслителей Вен. Ерофеев относил к числу своих учителей, оказавших решающее воздействие на формирование его жизненной философии.
В “Благовествовании” рассказано о духовном прозрении а втора, внутренние пределы которого безгранично раздвинул Ницше, освободив его дух от власти догм и “бремени измерений”1. История мира открылась новообращенному под углом зрения “философии жизни”, дионисийское начало как первооснова становления (способа бытия) было в его сознании реабилитировано, откорректировав выросший из библейской традиции метафизический концепт, на протяжении веков детерминировавший европейскую философскую мысль. Даже избранный для восприятия благой вести герой эссе – alter ego автора – использует для открывшегося ему традиционные религиозные обозначения: Сатана, Всемогущий, Всеблагой Отец. Однако Вен. Ерофеев подвергает эти мифологемы культурфилософскому перекодированию. Ерофеевский Сатана – это дискредитированный христианством, превращенный в преступника Дионис: порождающий хаос бытия, могучее стихийное первоначало жизни. Точнее, это маска Ницше, сквозь которую говорит Дионис. К финалу номинация “Сатана” из эссе исчезает: воспринимающий “благую весть” неофит отказывается от общепринятого языка. Всемогущий у Вен. Ерофеева – Разум (Божественный = человеческий в его высшем измерении), создавший стройную и строгую иерархическую картину мироздания, объявивший себя врагом хаоса-Диониса,отождествляемого со злом, загнанного, как в тюрьму, в преисподнюю. Всеблагой (Иисус) в “Благовествовании” олицетворяет христианство. Из всех богатств мира-Отца он взял только Логос, отвергнув все другие дары (дары самой жизни), словами Платона “Я есмь истина” утвердил границы познания. Умозрительное, показывает Вен. Ерофеев, было признано более важным, чем жизнь (включая ее глубинные первоистоки).
Вместивший в себя “благую весть” бунтует против “кастрации” бытия, диктатуры логоцентризма, всего, что подавляет “святой дух жизни” (Ницше). Раю предпочитаются вся полнота, все многообразие бытия, подвижничество вечно ищущего духа: “И светила, выбитые из орбит – тысячью вихрей – чертили вокруг меня бешеные арабески – и Галактика содрогалась в блеске божественной галиматьи” (С. 147). В сущности, Вен. Ерофеев дает образ мира-хаоса, открывшегося не в его разрушительной, а в порождающей потенции.
Таким образом, можно сказать, что антидогматизм и антипозитивизм Вен. Ерофеева, критика им умозрительных построений, подменяющих жизнь, своими корнями уходят в “философию жизни”. С ходом времени Ницше у Вен. Ерофеева, однако, оказался откорректирован Розановым, “философия жизни” – модернизированным христианством. Из эссе “Василий Розанов глазами эксцентрика” видно, что “русский Ницше” помог ему окончательно избавиться от идеологического дурмана, однозначных характеристик явлений жизни. “Баламут с тончайшим сердцем, ипохондрик, мизантроп, грубиян, весь сотворенный из нервов без примесей, он заводил пасквильности, чуть речь заходила о том, перед чем мы привыкли благоговеть, и раздавал панегирики всем, над кем мы глумимся…” (С. 157), – пишет Вен. Ерофеев. Но Розанов не только довершил начатое Ницше – он дал писателю то, чего тот у Ницше не находил. Ницше опоэтизировал сверхчеловека, Розанов (в собственном лице) – юродивого. Ницше защищал силу (как творческую потенцию, способность к свершению), Розанов оправдал слабость, сострадание, жалость. Ницше дал герою “Благовествования” крылья, Розанов Веничке Ерофееву – посох-опору на жизненных дорогах: Христа – “слезы человеческие”. Воздействие Розанова в “Москве – Петушках” уравновешивает воздействие Ницше как защитника жизни, критика моноцентризма / рациоцентризма / телеологоцентризма, но ниспровергателя христианства. Вен. Ерофеев на плюралистически-релятивистской основе примиряет Ницше и Розанова, трансформирует определенные положения их философии в духе постмодернизма. От Ницше идет переоценка ценностей, враждебных жизни, отрицание исторического фатализма, восприятие мира как дионисийского хаоса. Мысль Розанова: “…нежная идея переживает железные идеи. <…> Истинное железо – слезы, вздохи и тоска” (С. 160), – оказалась потому столь важной для писателя, что наложилась на опыт ХХ столетия с его господством “железных идей”, опасных, как показало время, для самого существования человечества, и выразила потребность опереться на непреходящие общечеловеческие ценности, обеспечивающие продолжение жизни.
