Человеком энциклопедических знаний — вот кем был писатель Венедикт Васильевич Ерофеев.
Даты, цифры и цитаты сыпались из него как из рога изобилия.
Эту особенность отмечали все, кто знал Ерофеева.
Достаточно было в его присутствии нечаянно вспомнить какого-нибудь ученого или писателя, даже малоизвестного. Например, Александра Попа. Так сразу же Венедикт Васильевич перечислял в хронологическом порядке все произведения этого английского поэта.
Тяга к точным знаниям была у Ерофеева феноменальной. Малейшую путаницу в именах, фамилиях или в датах (в том числе и неправильное ударение в словах) он переживал как вселенскую катастрофу.
Но мало ли ученых бродило и бродит по белу свету, не находя применения своим знаниям? Да и кому нужны цифры и цитаты, если они не будоражат воображение?
Не таков Венедикт Васильевич. Знания ему были нужны не сами по себе, не ради энциклопедического куража, а для того, чтобы придумывать всевозможные проекты.
Этим он и занимался всю свою недолгую жизнь.
Если оценивать деятельность Ерофеева по реализованным проектам, то все им сочинённое укладывается в один том: поэма «Москва — Петушки», несколько эссе, две пьесы, недавно изданные «Записки психопата»и «Записные книжки». (Все это и вошло в книгу «Записки психопата», Москва, «Вагриус», 2000).
Действительно мало, по сравнению с 90-томным собранием сочинений графа Толстого.
Но что касается идей, то у Венедикта Васильевича было их не меньше, чем у Льва Николаевича. И со временем это станет еще более очевидным. Мы ведь только-только начинаем привыкать к тому, что Ерофеев — классик. Два года тому назад всенародно праздновали его шестидесятилетие. Кому-то даже удалось попасть в юбилейную электричку, которая повторила знаменитый маршрут «Москва — Петушки».
Все это хорошо.Правда, по-прежнему норовим мы назвать классика фамильярным именем Веничка, но уже чувствуем, что не имеем на это никакого морального права.
Лет через двадцать-тридцать, когда алкогольные пары, витающие над поэмой «Москва — Петушки», окончательно рассеются, мы наконец-то поймем, каким выдающимся человеком был Венедикт Ерофеев.
К сожалению, с домом-музеем Ерофеева ожидаются сложности. Не было у Венедикта Васильевича своего постоянного угла. Какой уж тут музей! Невозможно ведь всю трассу «Москва — Петушки» превратить в музей. Слишком накладно.
Очень долго Ерофеев будет предметом спора, в чем-то сходного с вечным противостоянием «западников» и «славянофилов». Не удивлюсь, если спорящие воздвигнут баррикаду. И такое начнется!
По одну сторону баррикады залягут, естественно, пьющие.
Они станут сыпать цитатами из ерофеевской «библии» (то есть из «Москвы — Петушков»).
Трудновато придется в подобной ситуации сторонникам трезвого Ерофеева. Особых аргументов у них нет. Правда, когда Венедикт Васильевич жил под Москвой в Абрамцеве, то и грядки копал, и огурцы сажал.
Всячески наслаждался дачной жизнью и, что самое главное, месяцами не пил…
И вообще, самой заветной мечтой Ерофеева была мечта об одиночестве.
А то, что все окружающие видели в нем обаятельного человека, который сидит, пьет (и не пьянеет!) да еще и интересные истории рассказывает, — не более чем маска.
По записным книжкам Венедикта Ерофеева чувствуется, чтоон другой. Вот его очень важное признание:
«Мое нормальное положение — закрытое, как у шлагбаума».
Но, увы, ему так редко удавалось это сделать.
Трагедия Венедикта Ерофеева как раз в том и заключается, что он редко бывал самим собой. Вернее, его редко оставляли одного и в покое.
Может быть, в ХХI веке эта ситуация изменится?
Один известный литературовед уверенно пророчествует, что следующий век будет веком деликатных чувств. А это значит, что, спустя какое-то время, нежный и скромный Ерофеев обязательно подружится с писателями-сентименталистами. Например, с автором «Бедной Лизы».
