Поэма Венедикта Ерофеева с каждым годом приобретает все большее количество читателей и исследований. Одной из причин успеха является, несомненно, то, что “Москва-Петушки” допускает множество прочтений, версий, кодов.
По мнению Л. Выготского, в полноценном художественном произведении заложено некое противоречие, которое воспринимается читателем как два противоположно заряженные аффекта. Эти аффекты развиваются в течение всего произведения в двух противоположных направлениях, и в определенной точке происходит их “короткое замыкание”, или эстетическая реакция – катарсис. В “Москве-Петушках” эти две противоположности связаны, на наш взгляд, с двумя началами искусства, сформулированными Ф. Ницше, – дионисийским как искусством “опьянения”, темнным, экстатическим, иррациональным, музыкальным; и аполлоновским – “сновидения” (грезы), светлым, гармоническим, рациональным, пластическим.
И. Скоропанова отмечает некую ритмическую упорядоченность чередования “светлого и темного” начал в процессе развития европейской культуры. … – Архаика – Греческая классика – Эллинизм – Грекоримская классика – Упадок классики позднего Рима – Искусство “Темных веков” – Готика – Возрождение – Барокко – Классицизм – Романтизм – Реализм, Модернизм – Постмодернизм – … Первый, третий, пятый и т.д. элементы цепочки соответствует доминированию дионисийского начала в художественном сознании этого периода, а второй, четвертый, шестой и т. д. – аполлоновского. В модернизме, таким образом, преобладает дионисийское, а в постмодернизме – аполлоновское начала.
Поэма “Москва-Петушки” находится на пересечении двух дискурсов – модернистского и постмодернистского и может быть прочитана на обоих “языках”.
Дионисийский потенциал поэмы выражен прежде всего в ее музыкальности. О приоритете музыкального, мелодического, ритмического начала “Москвы – Петушков” писали мемуаристы В. Ерофеева (В. Муравьев, О. Седакова) и некоторые исследователи (А. Генис, Г. Померанц). Герой поэмы – Веничка – неоднократно называет себя поэтом (в юности его любимыми поэтами были поэты “музыкальные” – К. Бальмонт и И. Северянин), причем подразумевается поэт-теург, восходящий к символистской эстетике. Веничка мог бы сказать о себе слова Ф. Сологуба: “Беру кусок жизни, бледной и грубой, и творю из него сладостную легенду, ибо я – поэт”. Именно как модернист Веничка пересоздает действительность, делает из собственной жизни произведение искусства. Ницше в “Происхождении трагедии из духа музыки” доказывал, что под разными масками в греческой трагедии скрывается страдающий бог Дионис. В этом контексте и ангелы, Бог, сатана, Сфинкс – тоже являются разными ипостасями страдающего бога – Венички. Главный герой поэмы, несомненно, является центром Вселенной, им самим и созданной.
С другой стороны, наряду с музыкальным, ритмическим, иррациональным (модернистским) началом в “Москве-Петушках” присутствует и аполлоновское (постмодернистское). Практически все теоретики постмодернизма говорят о возросшей роли разума в новом искусстве. Чтение как деконструкция предполагает прежде всего интеллектуальное усилие. Многочисленные взаимоотношения текста “Москвы-Петушков” с другими текстами культуры уже зафиксированы отечественными и зарубежными исследованиями. Специальные комментарии к поэме (Ю. Левин, Э. Власов) также нацеливают на постмодернистское, интертекстуальное ее прочтение. “Светлое” аполлоновское начало “Москвы-Петушков” проявляется в иронии, пастишизации, карнавализации и т. д.. Интеллектуальная игра и эстетическое удовольствие, получаемое от сближения различных культурных языков, моделей, стилей, неизменно сопутствуют чтению текста поэмы.
